Введение. Реформа монгольской письменности в XX в. легла в основу масштабных преобразований в сфере образования, науки и культуры Монголии. При этом следует учитывать, что языковая политика в Монгольской Народной Республике не сводилась исключительно к реформе 1941 г., в рамках которой был осуществлен переход на кириллицу. Цели и задачи. В данной статье предпринята попытка показать многообразие направлений языковой политики в Монголии. Мы выделяем четыре основных этапа ее реализации, а также сравниваем со схожими процессами в СССР. Материалы и методы. Статья основывается на изучении источников на русском и монгольском языках, прежде всего законов и постановлений СССР и Монголии, среди которых выделяется сборник № 2 «Революция и письменность» и «Систематический сборник постановлений и законов в области народного образования, культуры, искусства и науки» Монголии. Результаты. В статье показано, что языковая политика в МНР реализовывалась в строгой ориентации на аналогичные процессы в СССР. Во многом именно языковая политика явилась залогом успешности в борьбе с неграмотностью населения, модернизации монгольского общества, распространении современной советской и европейской культур. Вместе с тем нельзя не отметить, что определенные аспекты и последствия языковой политики, прежде всего усиленная «русификация», вызывали отторжение и критику в среде монгольской интеллигенции. Выводы. Впоследствии именно эта реакция привела к кардинальному пересмотру языковой политики в 1990-е гг., что свидетельствует о важности анализа политики МНР в этой сфере для понимания ситуации в современной Монголии. 

В статье рассмотрен железный шлем, хранящийся в фондах Смоленского государственного музея-заповедника (№ ОР-375). Ранее наголовье не становилось объектом научного исследования. Цель — ввести описание и информацию о шлеме в научный оборот, дать характеристику его конструкции и оформления, уточнить датировку и атрибуцию. Результаты. Время и обстоятельства поступления шлема в музейное собрание не установлены, однако он может быть датирован и атрибутирован на основании типологического анализа. Наголовье входит в состав большой группы клепаных шлемов с четырехчастной тульей и характерным узкопластинчатым «каркасом», образованным узкими гранёными накладками с ровным краем и 1–2 узкими гранеными обручами. Шлемы данной серии снабжены цилиндрическим (или ― реже ― коническим) подвершием с трубкой-втулкой для плюмажа. Частым элементом оформления является «коробчатый» козырек. Наголовья происходят с территории Центральной, Средней Азии, Южной Сибири и Поволжья и датируются поздним Средневековьем и ранним Новым временем. Особенностью шлема из Смоленского государственного музея-заповедника являются многочисленные узоры на тулье, а также форма двухчастного подвершия. Весьма вероятно, что изготовивший подвершие мастер вдохновлялся образом буддийской ступы, выполненной в рамках традиции кадампа. На тулье и шлемовых элементах фиксируется орнамент типа «косая зубчатка», складывающийся в фигуры удлиненно-ромбической и треугольной формы, а также формирующий узор в виде трехпалых птичьих лап. Выводы. Конструктивные особенности и система оформления наголовья из собрания Смоленского государственного музея-заповедника (в том числе наличие буддийской символики на подвершии) позволяют предположить, что шлем был выкован оружейниками Джунгарии или Волжской Калмыкии для ойратского воина-буддиста в 10-х гг. XVII в. – середине XVIII в. (скорее всего, во второй половине данного периода). Изобразительные материалы свидетельствуют о длительном периоде бытования подобных наголовий в комплексе вооружения кочевников Великой степи. Так, в частности, они встречаются на изображениях башкирских воинов первой четверти XIX в.

Введение. Статья освещает одну из важных страниц калмыцко-китайских и калмыцко-джунгарских отношений, контролируемых российским правительством. Хронологически она охватывает первую половину XVIII в. Именно в этот период в Центральной Азии происходили глубинные процессы, которые в скором времени привели к большим государственно-политическим изменениям в этом регионе. Цель исследования — выявить планы и намерения названных взаимодействующих государств и народов; обрисовать реальный ход событий в их отношении к складывавшимся объективным условиям; показать, что действия отдельных личностей, оказавшихся в центре тех или иных событий, вызывались вначале их субъективными желаниями, и они пытались повернуть, в силу своих возможностей, их ход в свою пользу. Однако такие личности вынуждены были, в конечном счете, подчиниться объективной реальности: принять ее такой, какая она есть. Результаты. В первой трети XVIII в. правители Калмыкии оказались втянутыми в события, связанные с китайско-джунгарскими отношениями. Обе стороны этих отношений пытались привлечь на свою сторону военный потенциал калмыков. Однако стало ясно, что внешняя политика Калмыцкого ханства во многом зависит от внешнеполитических интересов России, которая в то время не была заинтересована в участии калмыков в китайско-джунгарском противоборстве. В связи с этим калмыки не участвовали в борьбе между Цинским Китаем и Джунгарским ханством, закончившейся поражением и гибелью последнего.

Введение. Актуальность изучения указанной проблемы объясняется ее недостаточной изученностью. За более чем столетний период опубликовано более десятка работ, в которых с разной степенью подробности нашло отражение школьное образование дореволюционной Калмыкии. Однако в большинстве работ этот вопрос затрагивался лишь фрагментарно в процессе исследования истории культуры и просвещения на более широком хронологическом фоне. Лишь на современном этапе по­явились две статьи по изучаемому вопросу. Помимо этого, проблема актуализируется в связи с ее вполне современным звучанием: сегодня российское общество нуждается в создании своей национальной образовательной траектории. В связи с этим обращение к историческому опыту становления и развития школьного образования в малонаселенных специфичных регионах с кочевым населением может быть полезным. Цель и задачи. Целью данной статьи является характеристика школьной системы Калмыцкой степи Астраханской губернии на этапе ее становления. В связи с этим основной задачей исследования авторы сочли необходимость введения в научный оборот новых архивных источников. Материалы и методы. В работе использован комплекс общенаучных и специально-исторических методов, из которых важнейшее значение имеют принцип историзма, метод системного анализа и междисциплинарный подход, позволившие авторам обозначить состояние и тенденции развития школьной системы в Калмыцкой степи и определить ее место в структуре ценностных ориентаций калмыцкого кочевого общества. Источники. Источниками исследования являются делопроизводственные материалы фонда Управления калмыцким народом Национального архива Республики Калмыкия. По преимуществу к ним относятся ежегодные отчеты астраханского губернатора о состоянии Калмыцкой степи. Результаты. В статье представлена характеристика калмыцких школ по их численности и количеству учеников, учительскому составу и преподаваемым дисциплинам. Выводы. На этапе становления создание калмыцких школ мотивировалось необходимостью подготовки переводчиков для административных структур. В связи с этим наибольшее количество учеников в этих школах наблюдалось в 1860–1870-е гг. Параллельно в центральном калмыцком училище готовили будущих учителей немногочисленных улусных школ. Этим объяснялся как набор необходимых изучаемых дисциплин в школах Калмыцкой степи, так и их учительский состав.

Введение. Статья была написана на базе доклада, зачитанного на XIII Всероссийском съезде востоковедов. В ней рассматриваются проблемы поиска \материалов о калмыках, проживавших на спецпоселении в Сибирь в 1944–1957 гг., и необходимость их сохранения и дублирования для исследователей-калмыковедов. Материалы и методы. При написании статьи был использован широкий спектр научных методов — как общенаучных (анализ, синтез и др.), так и специально-исторических (историко-генетический, историко-системный и др.). Необходимость сравнения условий хранения и доступа к фондам архивов разных регионов и разной ведомственной принадлежности обусловила активное применение историко-сравнительного метода. Результаты. Статья посвящена жизни калмыцкого народа на спецпоселении в сибирских регионах в период между 28 декабря 1943 г. и 9 января 1957 г. В ходе этих «13 лет и 13 дней» калмыцкий народ перенес огромные лишения и невзгоды, потерял почти треть своей численности. В первой (уже опубликованной) части статьи было приведено краткое описание процесса депортации калмыцкого народа, описана география его расселения, условия жизни на спецпоселении, оценены демографические потери. Во второй части статьи авторы оценивают потенциал федеральных архивов и архивов сибирских регионов как источника по истории калмыцкого народа на спецпоселении. Проведенный первичный анализ показал, что в архивах страны содержится огромный массив материалов по исследуемой теме. Однако ввиду дисперсного проживания калмыков в нескольких регионах значительная часть архивных материалов отличаются разрозненностью, малодоступностью или даже недоступностью. Специалисты по данной теме хорошо продвинулись в изучении материалов федеральных архивов, но массивы информации в региональных и муниципальных архивах и архивохранилищах Сибири в значительной мере остаются для нас «terra incognita», особенно в ведомственных архивах. Ситуация осложняется тем, что некоторые категории архивных дел, по которым истек назначенный им 75-летний срок хранения, могут быть утилизированы, как не имеющие ценности, и навсегда утеряны для исследователя. Авторы приходят к выводу о необходимости привлечения большой группы научных сотрудников к работе по поиску материалов по исследуемой теме в архивах, в первую очередь, региональных.

Введение. В статье исследуется деятельность архивных учреждений Калмыкии в период с 1990 по начало 2000-х гг., когда в стране происходит перераспределение властных полномочий, укрепляется самостоятельность регионов, возрастает общественно-политическая роль государственной архивной службы России. Цель статьи — исследовать влияние административной и архивной реформы, проводимой в стране, на развитие архивного дела республики, рассмотреть проблемы безопасности архивов и архивных документов, информатизации архивного дела. Материалы и методы. Архивные документы Национального архива Республики Калмыкия стали источниками по изучению истории архивного строительства республики, и выявленные документы, характеризующие изучаемый период, впервые вводятся в научный оборот. В работе использован комплексный подход к изучению документов и материалов. Результаты. Показано, что в рассматриваемый период архивного строительства Калмыкии произошли кардинальные изменения и в деятельности архивных учреждений в новых условиях.

Введение. Статья посвящена изучению наименования Мегюрен (як. Möŋürüön < Mögürüön), известного как название нескольких административно-территориальных единиц на территории Якутии, в основном в составе Мегинского (як. Mäŋä) улуса. Это наименование не обнаружено в письменных источниках XVII в., когда появляются первые русскоязычные документы, сообщающие о якутах. Уже Э. К. Пекарский указал на то, что якутское слово mögürüön ‘округло-толстый’ может быть монгольским заимствованием, в частности, находя соответствие в бурятской среде. В дальнейшем ни само слово, ни соответствующий этноним не привлекали внимания исследователей. Цель исследования ― анализ происхождения слова, лежащего в основе этого названия. Материалы и методы. В условиях отсутствия ранних исторических свидетельств авторы статьи опирались на лингвистические источники, анализируя фонетический облик рассматриваемого якутского наименования, а также сопоставимую лексику в других языках, прежде всего монгольских. Это не только словарный фонд, но и материалы личной ономастики. В ограниченной степени оказалось возможным привлечь данные фольклора. Выводы. Анализ фонетики якутского этнонима möŋürüön в сопоставлении с разными формами слова в бурятских говорах позволяет прийти к выводу, что оно проникло в якутскую среду именно из языка, близкого по своим особенностям к бурятским говорам западного ареала, характеризующимся употреблением в первом слоге /ö/, соответствующего литературному /ü/, а также последовательной лабиализацией. Другие признаки позволяют очертить верхнюю границу проникновения слова в якутскую среду, ограничив ее XVII в.: это фиксация в самом якутском языке ассимиляции /g/ > /ŋ/, наличие долгого гласного на месте комплекса -VgV- и фиксация интервокального /g/, развившегося из монгольского /k/, еще не перешедшего в бурятский /χ/.

Введение. Статья посвящена исследованию некоторых аспектов шаманизма старых баргутов, определяющегося как их исконные и традиционные религиозные воззрения. Старобаргутский шаманизм, несмотря на активное бытование буддизма и сосуществование с ним, сохраняет жизнеспособность, однако в рамках данной статьи эти связи, которые могли бы показать степень их синкретизации, не рассматриваются. Целью исследования является попытка выделения элементов, указывающих на связи старобаргутского шаманизма с бурятским и маньчжурским. Для достижения цели были сформулированы следующие задачи: дать краткий обзор и анализ литературы по данной теме; отметить общие черты в баргутском, бурятском и маньчжурском шаманизме. Основными методами исследования являются историко-генетический и сравнительный при следовании принципу историзма. Результаты. Имеющиеся разновременные материалы исследований разных авторов, в основном полевых, позволяют представить структуру и иерархию пантеона шаманизма старых баргутов, выделить ключевые религиозные культы, формирующие их целостную религиозную картину. В то же время литература по старобаргутскому шаманизму констатирует генетическое родство с бурятским, без учета представлений, относящихся к более архаичному пласту, и наибольшее влияние китайской культуры, тогда как старые баргуты оказались именно в маньчжурской среде. Предполагается, что религиозные представления старых баргутов, которые начали формироваться в условиях средневекового господства тэнгрианства с центральной идеей почитания Вечного Синего Неба, в основе своей также содержат тэнгрианские взгляды. Делается вывод о том, что старобаргутский шаманизм представляет собой гибкую систему религиозных взглядов, подверженных трансформациям, которые могут говорить как о его развитии, так и деструктивных процессах в нем.

Введение. Лебедь в мифологическом мировоззрении бурят и целого ряда тюрко-монгольских народов выступает в качестве тотема со стороны женского начала этнического сообщества. Статья посвящена выявлению образа лебедя в космогонических представлениях бурят. Актуальность работы определяется семантическим подходом к исследованию функций девы-лебедя в мифологическом мировоззрении бурят, ряда тюрко-монгольских народов Сибири и Центральной Азии и исторических культур региона. Целью исследования является вычленение космогонических и космологических представлений в сюжете генеалогического мифа бурят племени Хори и обусловленных им сезонных праздниках. Материалы и методы исследования. Основными источниками для исследования послужили работы М. Н. Хангалова, Г. Н. Румянцева, А. П. Окладникова, Д. С Раевского. Основными методами, использованными в работе, являются культурно-семантический, сравнительно-сопоставительный и историко-сравнительный анализ структурных единиц мифа, позволяющих выявить его связь со скифской космологией и индоиранской мифологией. Хронологические рамки исследования охватывают период конца XIX – начала ХХ в. Результаты. В мифе через смену антропо- и орнитоморфного облика девы-лебедя моделируются пространственно-временные параметры мира. Три стадии в развитии времени соотносятся с тремя стадиями жизни девы-лебедя и свидетельствуют об отсутствии в мифологическом мировоззрении общества понятия «смерть времени». Точка «исчезновения» времени из мира одновременно выступала как начало его нового развития, которое обеспечивал обряд кропления молоком, совершаемый женщинами при сезонных прилетах и проводах птиц. Историко-культурные истоки мифологемы «брак», соответствующей осенним обрядам, и мифологемы «рождение» — весенним обрядам, присутствующие на петроглифах байкальских бухт Саган-Заба, Ая и р. Чулуут в Монголии эпохи бронзы, свидетельствуют о процессе переосмысления сюжета скифского космогонического мифа в сюжет генеалогического мифа. Выводы. Образ лебедя в мифологическом мировоззрении бурят и широкого круга тюрко-монгольских народов является персонификацией космологического классификатора. 

Введение. В статье рассматривается проблема бытования понятия «кара-китаи» в мусульманских исторических сочинениях. В качестве объекта исследования нами был взят относительно хорошо известный анонимный персидский текст 1133 г., содержащий ценные сведения о кара-китайской экспансии в земли Восточного Туркестана. Цель исследования ― проанализировать данные о кара-китаях в составе указанного текста и соотнести эти сведения с данными других мусульманских исторических сочинений XII–XIII вв. Материалы и методы. Автор использовал в своей работе широкий круг мусульманских исторических текстов как домонгольского периода, так и эпохи монгольского нашествия, содержащих сведения по интересующей нас проблематике. В свою очередь анонимный персидский текст 1133 г. входит в состав сборника писем и документов, который был впервые частично опубликован В. В. Бартольдом под названием «Инша». В этом тексте рассказывается, в частности, о том, что после победоносного похода хорезмшаха Атсыза вглубь Туркестана им были разосланы фатх-намэ, в ответ на которые владыка Кашгара сообщил о собственной победе над «неверными», возглавляемыми безымянным предводителем, которого владыка Кашгара именовал не иначе, как «одноглазый». Соотнесение этих сведений с данными более позднего сочинения Ибн ал-Асира «ал-Камил фи-т-тарих» позволяют убедительно доказать связь между обоими текстами. Что касается самой победы владыки Кашгара над кара-китаями, то здесь можно говорить скорее о локальном успехе, поскольку этим завоевателям не только удалось в итоге завладеть этим регионом, но и распространить свою власть на сопредельные с ним земли. Выводы. Сопоставительный анализ сведений из анонимного сочинения, вошедшего в состав сборника «Инша», с текстом Ибн ал-Асира позволяет осторожно заявить о том, что арабский историк был знаком с этим текстом и, по-видимому, именно из него заимствовал образ «одноглазого» правителя кара-китаев. Подобные сведения не встречаются в синхронных с «Инша» мусульманских текстах XII в., а также в составе исторических сочинений первой четверти XIII в., к которым теоретически мог обращаться Ибн ал-Асир. 

Введение. Среди печатей калмыцких ханов и знати печать Дайчин Шаса-Бюджа-хана занимает особое место. Эта печать была дарована VII Далай-ламой калмыцкому хану Церен-Дондуку. Ее уникальность заключается в том, что данная печать является единственной из известных ханских печатей, несущей на себе титул ее владельца. Цель статьи — ввести в научный оборот сфрагистические данные о печати Церен-Дондука, раскрыть значение титула «Дайчин Шаса-Бюджа-хан» и предложить гипотезу о его происхождении. Материалы и методы. Материалом послужили письма Церен-Дондука саратовскому воеводе В. П. Беклемишеву и астраханскому губернатору И. П. Измайлову, хранящиеся в Национальном архиве Республики Калмыкия. В исследовании использованы сравнительно-исторический метод и метод литературного исследования источников. Результаты. В данном исследовании представлен перевод титула владельца печати, а также гипотеза о его происхождении. Также приведен пример другого памятника тибетской сфрагистики, имеющего легенду на санскрите, записанную квадратным письмом Пхагба-ламы. В ходе исследования было выяснено значение титула «Дайчин Шаса-Бюджа-хан», содержание легенды на печати Церен-Дондука, приведен пример подобной тибетской печати, а также выдвинута гипотеза о происхождении титула. 

Введение. В данной статье кратко изложена история столичного монастыря Гандантегченлин в Монголии. Цель исследования — выявление места и роли монастыря в истории буддизма Монголии. Изучение истории и функционирования монастыря Гандантегченлин позволяет раскрыть исторические связи между буддийскими центрами Монголии и Бурятии. Являясь центром буддийского образования, Гандантегченлин сыграл важную роль в развитии и становлении религиозно-философского образования среди монгольских народов и распространении тибетской буддийской культуры. Методы исследования. В статье используются факторный анализ (характеристика места и роли в исторической реальности), историко-генетический и ретроспективный методы. Результаты. Ретроспективный анализ позволил выявить основные этапы развития монастыря — от начала его функционирования, закрытия и восстановления в 40–60-е гг. прошлого века — вплоть до настоящего времени, времени постепенного возрождения буддийских традиций в России и Монголии.

Введение. Данным исследованием в научный оборот вводится полевой материал о традиционных способах лечения, записанный от калмыков во время фольклорно-этнографических экспедиций (2012–2017 гг.) на территории Республика Калмыкия. Цель статьи — ввести в научный оборот аутентичный материал о традиционных способах лечения болезней калмыками (с переводом на русский язык) для их дальнейшего изучения на междисциплинарном уровне. Материалом для исследования послужили устные повествовательные нарративы, записанные в 2012–2017 гг. в различных населенных пунктах Калмыкии о народных способах лечения различных болезней калмыцкими лекарями эмч, костоправами отч, знахарями медлгч, массажистами бəрəч и другими знатоками народной лечебной практики. Результаты. Устные повествовательные нарративы об известных калмыкам народных способах исцеления от разных недугов сопровождаются переводом оригинального текста на русский язык. В статье дается краткий обзор способов устной передачи первых эмпирических знаний калмыков в области традиционных методов лечения от различных болезней. Аутентичные материалы, вводимые в научный оборот, открывают малоизвестные сведения и новые возможности для научного осмысления фольклорно-этнографических фактов о традиционной медицине калмыков, о народной лечебной практике, передававшейся в устной форме из поколения в поколение. Комплекс первых эмпирических знаний о здоровье человека, о народных способах исцеления от разных недугов, представленный в данном исследовании, может быть использован параллельно с современной научной медициной.

Введение. В калмыцком фольклоре жанры йоряла-благопожелания и харала-проклятия относятся к магической поэзии, имеющей обрядовую и коммуникативную функцию. Второй жанр менее исследован по сравнению с первым жанром, поскольку информанты избегали воспроизводить харал, опасаясь его негативного воздействия, поэтому его зафиксированных записей сохранилось меньше, чем записей благопожеланий. Это повлияло и на возникновение авторского харала в калмыцкой поэзии ХХ в., на его периферийное положение в жанровой системе калмыцкой лирики, малочисленность обращения поэтов к данной традиции. В статье рассматривается жанр харал в поэзии Мукебюна Басангова (1878–1944) и Боси Сангаджиевой (1921–2001). Актуальность работы определена неизученностью авторского жанра харал в калмыцкой лирике прошлого столетия. Целью статьи является исследование трех текстов указанных поэтов в аспекте фольклорной традиции. Материалами исследования стали труды калмыцких фольклористов, этнографов и историков. Источники для изучения ― одно стихотворение Мукебюна Басангова и два стихотворения Боси Сангаджиевой под одноименным названием «Харал» («Проклятие»), созданные на родном языке в разные годы (1942 г. и 1966, 1991 гг.), в том числе текст Б. Сангаджиевой в нашем художественном переводе. Основными методами, использованными в статье, являются историко-литературный, историко-функциональный, сравнительно-сопоставительный, метод описательной поэтики, количественный. Хронологические рамки исследования проецируются на 1940-е, 1960-е и 1990-е гг. Результаты. В ходе исследования, во-первых, выявлена связь «Харала» (1942) М. Басангова со временем его создания (Великая Отечественная война 1941–1945 гг.), определившим его тематику и проблематику, фольклорные элементы, во-вторых, сопоставлены два текста Б. Сангаджиевой «Харал» (1966 и 1991 гг.) в этнокультурном ракурсе и аксиологической направленности, в-третьих, показано влияние фольклорного жанра на создание авторского аналога, в-четвертых, синтез жанров йоряла и харала наблюдаем в сатире Х. Сян-Белгина «Йɵрǝл харалин дамбрлт» («Сатира на йорялы и проклятия», 1929). Выводы. В калмыцкой поэзии жанр харал не получил своего развития, остался в границах ХХ в. на периферии жанровой системы, скорее всего, из-за специфики фольклорного источника. Локальное обращение калмыцких поэтов к этому жанру свидетельствует о сохранении традиции ― уклонение от негативного влияния вербального компонента магической поэзии предков, следование постулатам аксиологии и народной педагогики.